Высокие мечты Новалиса о голубом цветке

Населявшие былое,

     Древности седой герои,

     Сотрясавшие высокий

     Голубой эфир,

     Девы нежные, пророки,

     Старцы дряхлые и дети

     Собрались в единой клети,

     Видят снова прежний мир.

Новалис

     Ты вызвала высокие мечты,

     Огромный мир манил в твоих призывах.
     С тех пор как ты со мною, нет пугливых
     Сомнений и не страшно темноты.
     В предчувствиях меня взрастила ты,
     Со мной на сказочных бродила нивах,
     И, как прообраз девушек счастливых,
     Звала к очарованьям чистоты....

"...Родители уже  лежали  и спали, стенные  часы однообразно  тикали,  за

хлопающими  окнами  свистел  ветер;  комната по  временам  озарялась  лунным

сиянием. Юноша метался на постели и думал о незнакомце и его рассказах.

     -  Не  сокровища  так  невыразимо  привлекают меня, -  говорил он  себе

самому, -  жадность чужда  моей  душе: я  мечтаю  лишь о  том, чтобы увидеть

голубой  цветок. Он неустанно занимает  мои  мысли, я не могу ни писать,  ни

думать о чем-либо другом. Я никогда не испытывал ничего подобного: точно все

прежнее было сном, или точно я  пронесся во сне в  другой мир. В том мире, в

котором  я жил,  никто  бы  не стал думать о цветах;  а  про такую особенную

страсть к  цветку  я  даже  никогда  и не слыхал..."

Vincent van Gogh Branches with Almond Blossom. 1890

"...Ему казалось, что он бродит один в темном лесу. Лишь изредка пробивался свет сквозь зеленую сеть.

Вскоре он подошел к  ущелью, которое вело вверх. Ему пришлось карабкаться по

мшистым камням, когда-то снесенным вниз потоком. Чем выше он подымался,  тем

лес  все  более светлел. Наконец, он дошел до маленького луга - склона горы.

За лугом высился утес, у подножия которого он увидел отверстие; оно казалось

началом прохода, вырубленного  в  утесах. По этому  внутреннему ходу он  шел

прямо  несколько времени и дошел до  широкого  выхода,  откуда сверкнул  ему

навстречу  яркий свет.  Приблизившись, он увидел  мощный луч, поднимавшийся,

как струя фонтана, до  самого  потолка:  там  он рассыпался на  бесчисленные

искры,  которые  собирались  внизу  в  большом  бассейне;  луч сверкал,  как

зардевшееся  золото.  Не слышно было  ни  малейшего звука; священная  тишина

окружала   дивное   зрелище.  Он   приблизился   к   бассейну,  искрившемуся

разноцветными переливами света.  Стены пещеры были  покрыты этой влагой,  не

горячей, а прохладной; она светилась слабым голубоватым светом. Он  погрузил

руку  в бассейн и омочил  свои губы. Его точно пронизало  веяние духа,  и он

почувствовал  себя  укрепленным и  освеженным. Его  охватило  непреодолимое

желание  выкупаться; он снял  одежду  и вошел  в  бассейн. 

Опьяненный восторгом  и все  же вполне  сознательно  воспринимая каждое

ощущение,  он медленно  плыл вдоль сверкающего  потока,  который вливался из

бассейна  в  утесы.  Его охватила  нежная дремота, и ему снились неописуемые

происшествия; затем его пробудило новое просветление. Он очутился на  мягком

лугу  у  края ручья,  точно  вливающегося  в  воздух и  в  нем  исчезающего.

Темно-синие  скалы с  пестрыми  жилками возвышались на некотором расстоянии;

окружавший его  дневной  свет был  яснее и  мягче  обыкновенного; небо  было

черно-синее и совершенно чистое. Но с наибольшей силой привлекал его голубой

цветок,  который  рос  у  ручья,  касаясь его  своими  широкими,  блестящими

листьями.  Цветок окружали бесчисленные другие цветы всевозможной окраски, и

в  воздухе  носилось  чарующее  благоухание.  Но  он ничего не  видел, кроме

голубого цветка,  и долго разглядывал его с невыразимой нежностью.  Наконец,

ему  захотелось приблизиться к цветку; но цветок вдруг зашевелился и вид его

изменился; листья сделались более блестящими и прижались к растущему стеблю,

цветок  склонился к  нему и лепестки образовали широкий голубой воротник, из

которого выступало нежное личико. Его радостное изумление все возрастало при

виде странного  превращения,  как вдруг  его  разбудил  голос  матери,  и он

проснулся в  родительском доме,  в комнате,  уже  озаренной  золотыми лучами

утреннего солнца. Слишком очарованный, чтобы  рассердиться  за  то,  что его

разбудили, он приветливо поздоровался с матерью и поцеловал ее..."

Рафаэль Санти Дама с единорогом. 1505

"...- Расскажите нам этот странный сон, - сказал сын.

     - Однажды вечером, - начал отец, - я  пошел  бродить. Небо было чистое;

месяц  озарял древние  колонны и стены  бледным  жутким светом. Мои товарищи

пошли увиваться за девушками, и мне тоже не сиделось дома; тоска по родине и

любовь  томили меня. После долгой ходьбы  мне  захотелось пить, и  я вошел в

первый встречный деревенский дом, чтобы попросить глоток вина или молока. Ко

мне   вышел   старый  человек,  которому   я,   вероятно,   показался  очень

подозрительным  гостем. Я попросил его дать  мне напиться, и когда он узнал,

что я иностранец и немец, он  вежливо позвал меня в  комнату, принес бутылку

вина, попросил  меня сесть и спросил, чем  я занимаюсь.  Комната была  полна

книг и разных древностей. Мы вступили в длинную беседу; он много рассказывал

мне о старых  временах, о художниках, о ваятелях  и поэтах. Никогда еще я не

слыхал таких речей. Я как бы высадился на берег в новом мире. Он показал мне

разные печати и другие предметы художественной работы, потом пламенно прочел

несколько прекрасных стихотворений, и время проходило, как единое мгновение.

И теперь  еще сердце мое преисполняется радостью, когда я вспоминаю пестроту

дивных  мыслей и  чувств, охвативших меня в ту ночь. В языческих временах он

чувствовал  себя,  как  дома, и  страстно рвался в  мечтах обратно  в  седую

древность. Наконец, он провел меня в комнату, где предложил провести остаток

ночи; было уже слишком поздно, чтобы  возвращаться домой. Я будто должен был

куда-то  идти, но не знал, куда и зачем. Я вскоре заснул и  мне  показалось,

точно я в  родном  городе  и  выхожу за  городские ворота. Я быстрыми шагами

направился  в горы, и на душе было так хорошо, точно я спешил к венцу. Я шел

не  по  большой  дороге, а полем через долины и леса,  и вскоре  очутился  у

высокой горы. Поднявшись на вершину ее, я увидел золотистую равнину;  передо

мной  простиралась вся  Тюрингия;  ни одна гора по близости не застилала мне

взор.  Против  меня  высился  темный  Гарц  и я  увидел бесчисленные  замки,

монастыри и деревни. Тогда мне сделалось еще  отраднее на  душе, и в  ту  же

минуту мне вспомнился старик, у которого я ночевал; мне казалось, что прошло

много времени с тех пор, как я у него был. Вскоре я увидел лестницу, которая

вела в глубь горы, и стал спускаться по ней. Долгое время спустя, я очутился

в большой пещере; там сидел старец в длинной одежде перед железным  столом и

неотступно глядел на  стоящее перед ним мраморное изваяние  дивно-прекрасной

девушки. Борода старца проросла через железный стол  и покрывала ему ноги. У

него было  ласковое, вдумчивое  лицо, и он напомнил мне  старинное изваяние,

которое я  видел  в этот вечер  у моего  хозяина. Пещера была  озарена ярким

светом. Когда я так  стоял и смотрел на  старика, мой  хозяин вдруг  хлопнул

меня по плечу, взял меня за руку и повел меня за собой по длинным переходам.

Через несколько времени я увидел пробивавшийся издали дневной свет. Я быстро

направился к свету и вскоре очутился на зеленой равнине. Но все казалось мне

не таким, как в Тюрингии.  Огромные деревья с  большими  блестящими листьями

бросали  тень  далеко вокруг себя; было  очень жарко,  но никакой  духоты не

чувствовалось. Всюду были ручьи и  цветы; из всех цветов один понравился мне

больше всего, и мне казалось, что все другие цветы склоняются перед ним.

     -  Ах,  милый отец, скажите мне,  пожалуйста,  какого  цвета  был  этот

цветок? - взволнованно спросил сын.

     -  Этого  я не помню,  хотя все  другое совершенно ясно запечатлелось в

моей памяти.

     - Не был ли он голубой?

     -  Возможно,  -  продолжал  старик,  не  обращая внимания  на  странное

возбуждение Гейнриха. - Знаю  только, что мною овладело какое-то невыразимое

чувство, и я долго не оборачивался к моему спутнику. Когда же я взглянул, на

него,  то заметил, что он очень  внимательно смотрел на  меня и  с искренней

радостью улыбался мне. Как я ушел оттуда, совсем не помню.  Я снова очутился

на вершине горы. Мой спутник стоял подле меня  и сказал мне: "Ты видел  чудо

мира. Ты можешь стать самым счастливым человеком на свете и, кроме того, еще

прославиться. Запомни, что я тебе говорю: если ты в Иванов день придешь сюда

под вечер и от души попросишь Господа, чтобы тебе дано было понять этот сон,

то на твою долю выпадет величайшее земное божество. Тогда обрати внимание на

голубой цветок, который ты  здесь найдешь. Сорви его и смиренно отдайся воле

неба". После того я очутился во сне среди дивных существ и множества  людей,

и неисчислимые  времена проносились перед моими взорами в игре разнообразных

изменений. У меня точно развязался язык, и то, что я произносил, звучало как

музыка. Потом  все снова сделалось тесным, темным, обыденным; я увидел перед

собой  твою  мать с  кротким, стыдливым взором. Она держала в руках сияющего

младенца  и протянула его мне; тогда младенец стал  вдруг расти и становился

все   более  светлым  и   сверкающим.  Потом  он  поднялся  вдруг  ввысь  на

ослепительно белых  крыльях, взял нас обоих в свои объятья  и улетел  с нами

так  высоко, что земля казалась золотым блюдом, украшенным красивой резьбой.

Потом помню я еще,  что снова  появились цветок, гора  и  старец;  но вскоре

после того я проснулся и почувствовал себя охваченным  пламенной любовью.  Я

простился  с  моим радушным  хозяином,  который  попросил  меня  почаще  его

навещать. Я ему это обещал и сдержал бы слово, но вскоре после этого оставил

Рим и помчался в Аугсбург..."

Пьер Огюст Ренуар Pines in the Vicinity of Cagnes. 1910

"...Отец его был в молодости очень одарен, но  ему недоставало широты духа.

А то бы из него вышло нечто большее, чем прилежный и умелый работник.

     Гейнриху хотелось,  чтобы  танец  никогда  не кончался. Он  с искренной

радостью глядел на  зарумянившееся  лицо своей  дамы.  Ее  невинный  взор не

избегал  его.  Она  казалась  как  бы  духом  своего  отца  в очаровательном

преображении.  В  ее больших спокойных глазах светилась вечная молодость. На

светло-голубом фоне  мягко  блестели звезды карих зрачков. Лоб  и нос  нежно

сочетались с ними. Лицо ее казалось лилией, обращенной к восходящему солнцу,

и от белой стройной  шеи поднимались голубые жилки по нежным щекам. Голос ее

был точно далекое эхо, и  темная  кудрявая головка как бы  парила над легким

станом..."

Корреджо (Антонио Аллегри) Женский портрет, ок. 1518 (1517—19)

"...Была уже глубокая ночь, когда гости стали расходиться.

     - Вот  первое и единственное празднество в моей  жизни, -  говорил себе

Гейнрих, когда  остался один, и мать его, утомленная, легла спать.  - У меня

такое  же  чувство  в  душе,  как  при виде голубого цветка  во сне. Что  за

странная связь между Матильдой  и этим цветком? То лицо, которое  склонялось

ко мне из чашечки цветка, было небесное лицо Матильды, и теперь я вспоминаю,

что видел ее  лицо и в той книге. Но почему там оно не трогало моего сердца?

О,  она воплощенный дух песни, достойная дочь своего отца. Она претворит мою

жизнь  в  музыку,  сделается  моей  душой,  хранительницей  моего священного

пламени.  Какую вековечную  верность чувствую я в  себе!  Я  рожден лишь для

того, чтобы поклоняться ей, вечно ей служить, чтобы думать  о ней  и ощущать

ее. Нужна целая нераздельная жизнь для созерцания и поклонения ей. И неужели

я  тот счастливец, чья  душа дерзает быть  отзвуком ее  души?  Не случайно я

встретил  ее в конце моего путешествия и не  случайно  блаженное празднество

отметило величайшее мгновение моей жизни. Иначе и быть не могло: ее близость

превращает все в праздник..."

Vincent van Gogh Flowering Garden. 1888

"...- Милый  Гейнрих, - воскликнул знакомый голос. Он обернулся, и Матильда

заключила его  в свои объятия. -  Почему ты убежал от  меня, любимый друг? -

воскликнула она тяжело дыша. - Я едва могла нагнать тебя.

     Гейнрих заплакал. Он прижал ее к себе.

     - Где поток? - воскликнул он со слезами. - Разве ты не видишь его синие

волны над нами?  -  Он поднял глаза:  голубой  поток  медленно  плыл  над их

головами.

     - Где мы, милая Матильда?

     - У наших родителей.

     - Останемся ли мы вместе?

     - Вечно, - сказала она, прижав свои губы к его губам и так обняла  его,

что уже не могла оторваться. Она шепнула ему в уста волшебное  тайное слово,

отозвавшееся  во  всем его  существе.  Он  хотел  повторить его,  как  вдруг

раздался  голос его дедушки,  и он проснулся. Он готов  был  бы  отдать свою

жизнь за то, чтобы еще раз услышать это слово..."

Рафаэль Санти Триумф Галатеи. 1512-14

"...После  обеда пришло  еще  несколько  человек. Гейнрих  попросил  своего

нового отца выполнить обещание.

     Клингсор сказал гостям: -  Я обещал Гейнриху рассказать сказку; если вы

согласны, то, так и быть, расскажу.

     - Это Гейнрих умно придумал, - сказал Шванинг. - Вы уже давно ничего не

рассказывали.

     Все  сели  вокруг камина, в котором пылал  огонь. Гейнрих  сел рядом  с

Матильдой и обнял ее. Клингсор начал:

     -  Долгая ночь только что наступила. Старый  герой ударил о щит, и звук

гулко раздался  по пустынным улицам  города. Он трижды повторил свой сигнал.

Тогда  высокие  цветные  окна дворца  озарились  изнутри  и  фигуры  на  них

зашевелились. Они  двигались  все быстрее,  по  мере  того,  как  усиливался

красноватый свет,  который начал озарять улицы. Постепенно  стали освещаться

мощные  колонны  и  стены;  наконец,  все  они  засверкали  чистой  молочной

голубизной, переливаясь нежнейшими красками. Все вокруг  осветилось. Отблеск

фигур, мелькание  копий, мечей, щитов и шлемов, которые отовсюду наклонялись

к  появлявшимся  с разных  сторон  венцам,  и, наконец,  когда  они исчезли,

уступая  место простому зеленому венку, окружили его широким кругом: все это

отражалось в недвижном море, окружавшем горы, на  которых  высился город;  и

даже дальняя  высокая  цепь  гор,  опоясывавшая море, покрылась до  середины

мягким отсветом.  Нельзя было ничего  ясно  различить; но  слышался странный

гул, как бы из огромной, далекой мастерской. Город же  казался на этом  фоне

светлым и  ясным.  Его  гладкие  прозрачные  стены  отражали  нежные  лучи и

обнаружилась  удивительная  гармония,  благородный  стиль  всех  зданий,  их

искусное  размещение. Перед всеми  окнами стояли красивые, глиняные сосуды с

множеством дивно сверкавших ледяных и снежных цветов..."

Vincent van Gogh Vase with Lilacs, Daisies and Anemones. 1887

ПРОДОЛЖЕНИЕ "ГЕЙНРИХА ФОН ОФТЕРДИНГЕНА" В ИЗЛОЖЕНИИ ТИКА

"...Книга должна  была среди  различных

происшествий  оставаться  одного и  того  же  цвета и напоминать  о  голубом

цветке: вместе с тем все самые отдаленные и разнородные сказания должны были

быть   обьединены:  греческие,   восточные,   библейские  и  христианские  с

воспоминаниями и намеками индийской и  северной мифологии..."

"...Все   объясняется  и   завершается   самым

сверхъестественным и вместе  с тем самым естественным  образом;  стена между

вымыслом и правдой, между прошлым и настоящим, пала;  вера, фантазия, поэзия

раскрывают самую сокровенную глубину внутреннего мира.

Гейнрих  приходит в  страну Софии,  в природу, какой она могла  быть, в

аллегорическую  природу,  после беседы с  Клингсором  о  некоторых  странных

знаках  и  предчувствиях. Предчувствия  рождаются в нем главным образом  при

звуках старой песни, которую он  случайно  слышит; в ней поется про глубокое

озеро в скрытом месте. Эта песня будит давно забытые воспоминания; он идет к

озеру и находит маленький золотой ключик, который у него давно украл ворон и

которого он так и не мог отыскать. Этот ключик ему дал, вскоре после  смерти

Матильды, старый человек.  Он сказал Гейнриху, чтобы он понес его императору

и  тот  скажет,  что делать  с  ключиком. Гейнрих отправляется к императору,

который  очень обрадован его приходом и дает  ему  старинную грамоту.  В ней

сказано, чтобы король дал ее прочитать тому,  кто когда-нибудь принесет  ему

случайно  золотой  ключик.  Человек этот найдет  в  скрытом месте  старинную

драгоценность  -  талисман, карбункул  для короны,  в которой  оставлено для

камня пустое место. Самое место тоже описано на пергаментном листе. По этому

описанию  Гейнрих  направляется  к  некоей  горе.  По  дороге  он  встречает

чужестранца,  который  впервые  рассказал  ему  и  его родителям про голубой

цветок;  он говорит с ним об  откровении. Он  входит в гору, и  верная Циана

следует за ним.

     Вскоре он приходит в ту чудесную страну, в которой воздух и вода, цветы

и животные совершенно иного рода, чем на земле. Рассказ превращается местами

в драму. "Люди, животные,  растения, камни  и  звезды, стихии, звуки, краски

сходятся, как  одна  семья, действуют и  говорят, как один род".  -  Цветы и

животные  говорят   о  человеке.  -   "Сказочный  мир   становится  видимым,

действительный  мир  кажется  сказкой".  Он   находит  голубой  цветок;  это

Матильда.  Она  спит, и  у нее  - карбункул;  маленькая девочка,  дочь его и

Матильды, сидит у гроба и возвращает ему молодость. - "Это дитя начало мира,

золотой  век  в конце его".  -  Тут  христианство  примирено с  язычеством и

воспеты истории Орфея, Психеи и других.

     Гейнрих срывает голубой цветок и освобождает Матильду  от  злых чар; но

он  снова  теряет  ее. Оцепенев  от  скорби, он превращается в  камень. Эдда

(голубой цветок, восточная женщина, Матильда) приносит  себя в жертву камню;

он  превращается  в звенящее  дерево. Циана  срубает дерево и  сжигает  себя

вместе  с ним; он становится золотым  бараном. Эдда, Матильда должна заклать

его,  и  он вновь становится человеком.  Во время  этих превращений он ведет

удивительные беседы.

Он  счастлив с Матильдой, которая одновременно и  восточная  женщина, и

Циана.  Празднуется  радостный  праздник  души.  Все  предшествовавшее  было

смертью.  Последний  сон и пробуждение. Клингсор  возвращается,  как  король

Атлантиды. Мать Гейнриха  - фантазия; отец - мысль. Шванинг - месяц; рудокоп

-  антиквар и  вместе  с  тем  железо.  Император  Фридрих  -  Арктур.  Граф

Гогенцолерн  и  купцы тоже  возвращаются. Все сливается  в аллегорию.  Циана

приносит  императору  камень,  но  Гейнрих сам теперь  поэт  из  той сказки,

которую ему рассказали прежде купцы...

Вот  что  я  могу  дать  читателю  по  моим воспоминаниям,  а также  по

отдельным словам и намекам  в бумагах моего друга. Разработка этого большого

плана  была  бы  вечным памятником  новой поэзии.  Я  старался быть сухим  и

кратким, чтобы не прибавить чего-нибудь из собственной фантазии. Быть может,

читателей  тронет отрывочность этих стихов  и слов, как  она  трогает  меня,

который  не  мог  бы  с  более  благоговейной  грустью  глядеть  на  остаток

разрушенной картины Рафаэля или Корреджио."

     Людвиг Тик

Новалис. Гейнрих фон Офтердинген

http://www.lib.ru/INOOLD/TIK/heinrich_von_ofterdingen.txt

Romantic poet Novalis (1772-1801), portrait by Friedrich Eduard Eichens from 1845

Нова́лис (нем. Novalis, псевдоним, настоящее имя — Фри́дрих фон Га́рденберг Georg Friedrich Philipp Freiherr von Hardenberg; 2 мая 1772, Видерштедт — 25 марта 1801, Вайсенфельс) — немецкий писатель, поэт, мистик. Один из представителей немецкого романтизма.
http://ru.wikipedia.org

Человечество зеленеет и цветет, увядает и замирает — в одно и то же время.

Новалис